В России говорят – от тюрьмы и от сумы не зарекайся. В места не столь отдалённые и на принудительное лечение люди попадают по самым разным причинам. В любом случае тот, кто оказался за решёткой, прежде всего, человек, у которого есть права. Следить за их соблюдением помогает общественная наблюдательная комиссия. Как вышло, что заключённых стало меньше, а жалоб из СИЗО по-прежнему много, кому приходится ждать неделями приём врача, почему правительство Приморья не выделяет общественной наблюдательной комиссии деньги и волонтёры вынуждены тратить свои на помощь арестантам, зачем в психиатрических больницах поставили прозрачные двери в туалетах и о многом другом в интервью Новостям VL.ru рассказали председатель ОНК Приморского края Владимир Найдин и его заместитель Сергей Герасимов.
Теперь аудио-, видео- и текстовую версии интервью можно слушать, смотреть и читать у нас на сайте. Видеоинтервью мы также опубликовали на нашем YouTube-канале. А послушать аудиоверсию также можно на специальном сайте или в Telegram-плеере, где собраны все выпуски наших интервью. Там же можно подписаться на наш подкаст, чтобы получать уведомления о новых выпусках.
– Последний раз тему общественной наблюдательной комиссии мы затрагивали в 2021 году. С тех пор очень много изменилось у нас в стране и в целом в мире. Учитывая это, что изменилось в вашей работе за это время?
Владимир: Во-первых, сильно уменьшилось количество заключённых в местах принудительного содержания. Если ранее 2022 года в Приморском крае доходило до 12 000 человек, то сейчас в наших колониях и следственных изоляторах находится около 7000. У этого явления две причины. Первая – целенаправленная стратегия нашего государства на уменьшение количества заключённых в России. Суды стали меньше отправлять в колонии и давать меньшие сроки. Вторая – специальная военная операция. Не секрет, что заключённые участвуют в СВО, и есть множество подтверждений их героических поступков. Они получают ордена и медали и, так сказать, кровью смывают нарушения законодательства, возвращаются домой героями. Соответственно, в нашей работе нагрузка тоже уменьшается. Если до 2022 года мы получали в год по 300-400 различных жалоб и обращений, то по прошлому году мы получили около 40 обращений.
Кроме проверок колоний, изоляторов временного содержания и СИЗО, мы с 2020 года проверяем психиатрические больницы, и, поверьте мне, если говорить о нарушениях, там их много. Мы обращаемся по этому поводу и в прокуратуру Приморского края и к министру здравоохранения РФ. Помаленьку ситуация исправляется. Конечно, там находятся пациенты, и их надо лечить. Но при этом требуется, чтобы соблюдались права человека.
– Учитывая, что заключённых становится меньше, сколько у нас сейчас в Приморском крае ИВС, СИЗО, колоний? Может быть, что-то вообще собираются закрывать?
Владимир: На самом деле такая тенденция есть. Например, в Большом Камне была колония общего режима, в 2023 году её закрыли. Вместо неё сейчас делают исправительный центр. Всего у нас в Приморском крае четыре следственных изолятора. Первый во Владивостоке, второй и третий – в Уссурийске, и четвёртый – в Спасске-Дальнем. Дети содержатся в первом и четвёртом, во владивостокском СИЗО также есть женские камеры. Что касается исправительных колоний, колоний-поселений и исправительных центров, сейчас их осталось, насколько мне известно, 18, они разбросаны по краю. Самая отдалённая – в Чугуевке, там общий режим.
– С одной стороны, заключённых меньше, с другой стороны, бывает, слышишь о том, что есть фактор переполненности. Где-то вы наблюдаете такое в СИЗО или в колониях?
Владимир: Когда мы с коллегами только начинали работать в ОНК и заходили в СИЗО Владивостока в 2012-2013 годах, там действительно было очень мало места, люди спали на матрасах на полу. Где-то, наверное, с 2017 года мы такого не наблюдаем. У СИЗО № 1 примерно лимит 1100 человек, и находятся примерно столько же граждан. В колониях обратная ситуация: они рассчитаны на 1100-1200 человек, а на самом деле там по 500-600 человек.
Но это палка о двух концах: в колониях люди должны работать. Одно из направлений исправления человека – через труд. В исправительных колониях большое производство – мебель, деревянные палочки для мороженого, одежда, пластиковые окна, хорошо развито швейное производство. В 41-й колонии в Уссурийске был колбасный цех. Но учитывая, что в некоторых колониях есть категория людей, которые говорят, мы работать не будем, ситуация получается ещё более печальной. Колония должна выполнять план и зарабатывать внебюджетные средства, которые потом идут, грубо говоря, в «общий котёл» и из которых потом выделяются деньги на обустройство колоний. А сейчас людей не хватает. Получается, что нагрузка на колонии возрастает, потому что планы-то никто не снимает с учреждения.
– У вас, насколько я понимаю, основной способ работы – проверки. Насколько часто они проходят?
Владимир: У нас есть несколько методов работы. Первый – когда мы получаем письмо или обращение заключённого почтой в конверте или по электронной почте. По телефону нам люди звонят, конечно, родственники в основном, но мы говорим им, пожалуйста, вот вам электронная почта или напишите письменное обращение на бумаге. Потому что были такие случаи, когда люди звонили, мы приезжали в колонию, а там осуждённый говорит, почему вы приехали, я не просил. Второй метод – плановые проверки. Мы смотрим, какие исправительные учреждения или больницы посещаем чаще, какие реже. В те, в которых давно не были, можем съездить и посмотреть общую обстановку. Третий метод – мониторинг СМИ. Если видим, что там какая-то нездоровая обстановка, выезжаем и смотрим, что происходит. Часто бывает, что мы получаем какое-то обращение и видим, что оно направлено не по адресу – вопрос не в нашей компетенции. Все наши полномочия – в 76-ФЗ от 2008 года об ОНК. Например, человек жалуется на неправильное ведение следствия, мы это обращение в прокуратуру пересылаем. А заключённому даём ответ, что переслали сообщение туда-то, потому что это не наша тема.
– А сколько всего членов ОНК?
Владимир: 23 человека. Не все ездят по колониям. Некоторые, когда приходят к нам, сразу говорят, что хотят заниматься бумажной работой – читать и отвечать на обращения, делать запросы в ведомства. Я и мой заместитель Сергей Петрович часто выезжаем на проверки. После каждой обязательно пишем заключение и оставляем свои рекомендации в журналах проверок ОНК, это очень важно. Согласно закону, мы не можем наказать кого-то, это полномочия прокуратуры.
Чем ОНК отличается от прокуратуры? Последняя следит за соблюдением законности. Обычно заключённые её боятся, например, придёт сейчас прокурор и найдёт у меня то, что не положено иметь. Но прокуратура следит и с другой стороны, за сотрудниками. Допустим, приходит прокурор в первое СИЗО, видит там грибок, другие нарушения, что он делает? Выносит представление на устранение нарушений. Объясню на примере. Прокуратура зашла в камеру и видит, что все нормы соблюдены, закон не нарушен. Заходят члены ОНК и видят – 4 квадратных метра есть, но ширина камеры 1,5 метра. Чтобы вы понимали, в ШИЗО (штрафной изолятор. – Прим. ред.) прикроватное место днём закрыто, человеку запрещено лежать там. И когда вечером оно открывается, то угол кровати, допустим, как в 41-й колонии, упирается в туалет. Соответственно, когда человек спит, у него лицо или ноги в 30 сантиметрах от чаши Генуя. Мы пишем заключение – 4 квадратных метра соблюдены, но как человек может находиться настолько рядом с туалетом? Это же нарушение человеческого достоинства, и оно граничит с таким международным понятием, как жестокое обращение. По классификации ООН туда входят пытки, жестокое обращение и обращение, унижающее человеческое достоинство. Под пытки не попадает, но вот оставшееся – вполне.
Сергей: Мы – волонтёры. Занимаемся этой общественной работой по собственной инициативе, тратя свои средства и время. Очень много гуманитарной помощи выделяется членами ОНК. Они пользуются своими ресурсами, берут от своего дохода и удовлетворяют нужды как заключённых, так и самих учреждений. К нам часто обращаются управленцы ФСИН. Помогаем оргтехникой, канцелярией.
Владимир: Хочу добавить. Во всех субъектах Российской Федерации существует ОНК, в 70-80% регионов органы исполнительной власти им помогают. В среднем общественные наблюдательные комиссии получают от миллиона до двух миллионов рублей в год на работу. Это сравнительно небольшая сумма. К сожалению, мы бьёмся уже много лет, неоднократно обращались в правительство Приморского края с просьбой оказывать нам какую-то поддержку. Мы считаемся одной из лучших в России ОНК, но нам категорически не помогают. Пользуясь случаем, хочу ещё раз обратиться к правительству Приморского края – пожалуйста, помогите нам. Нам зачастую даже не хватает денег съездить в отдалённую колонию, потому что надо заправить машину – бензин дорогой. Где-то надо взять эту машину. При этом у нас около 100 проверок в год, это довольно много. Очень печально, что правительство Приморского края совершенно не оказывает нам никакой помощи.
Ещё о нашей работе. Мы, согласно закону, можем не только проверять места содержания, но и оказывать содействие. Как уже правильно сказал Сергей Петрович, мы возим гуманитарную помощь. Из последнего – подбор учебников для детей, которые находятся в СИЗО № 1, № 4, для того, чтобы они учились. Списались с одной из школ Приморского края, нам она предоставила учебники, а мы передали 120 учебников в СИЗО. До этого мы помогали женщинам с грудными детьми – привозили детское питание. В прошлом году передали в первое СИЗО около 3000 подгузников. Недавно для малолетней мамаши, которая недавно родила, передали вентилятор в камеру.
– В прошлом году в СИЗО оказался в каком-то смысле наш коллега, блогер Максим Чихунов, по резонансному делу про бутафорский гранатомёт. Он потом рассказывал о быте СИЗО. Писал, что при нём никого из ОНК не было, а сокамерники рассказывали ему, что эти визиты, как и проверки прокуратуры, формальны. Как вы можете это прокомментировать?
Владимир: Во-первых, ваш блогер ни разу нам не писал и не просил, чтобы общественная наблюдательная комиссия пришла и проверила его. Там сотни людей содержатся, и как мы можем знать, что именно этому человеку плохо? Если бы он обратился к нам, естественно, мы бы его и проверили, и выяснили, какие у него проблемы существуют.
– Это абсолютно правильное замечание. Я про другое. Он перечисляет некоторые проблемы – со светом, с очередями на передачах. Как там вообще с условиями содержания?
Владимир: Сейчас со светом проблема решена. Я так понимаю, что этот блогер писал где-то год назад. С приходом нового руководства СИЗО был совершён поворот в сторону заключённых. Например, начальник СИЗО сказал, что в связи с аномальной жарой теперь разрешено иметь вентиляторы. Любой желающий, если его знакомый, близкий или родственник находится в камере СИЗО, может его передать.
Ваш блогер, хочу сказать, молодец. Он поднял проблему о долгой передаче продуктов, которая была оперативно решена ФСИНом. В первом СИЗО в прошлом году была проведена проверка, и выяснилось, что сотрудник ушёл в отпуск, а один человек просто не справлялся с потоком передач, отсюда и задержки. Поставили второго сотрудника на эту работу, на сегодняшний момент такой проблемы не существует.
Чихунов писал, что были очень редкие помывки в бане. Согласно новым правилам внутреннего распорядка дня, женщины и дети ходят теперь в баню не менее двух раз в неделю, мужчины – раз в неделю. И таких жалоб мы больше не получали. Единственное, бывают случаи, когда при проверке камер люди говорят о том, что гуляют они не каждый день. Эта проблема остаётся, проблема здесь из-за нехватки сотрудников. Я думаю, корень проблемы в экономической ситуации. Сотрудники на сегодняшний момент в СИЗО очень мало получают. Ну просто смешно, когда приходит молодой лейтенант, офицер, выпускник училища и получает в пределах 45 000 рублей.
Был случай пару лет назад, когда граждане, кажется, Узбекистана, одной из азиатских стран, пытались захватить в заложники сотрудников. Это, конечно, предотвратили, их потом всех арестовали, но сам факт имел место. Такие ситуации — тоже следствие нехватки людей в системе ФСИН.
– Вы сейчас упомянули заключённых из Средней Азии. Максим Чихунов говорил, что очень много иностранцев, осуждённых за наркотики...
Владимир: Их много. Настолько мне известно, у нас сейчас идёт строгий контроль над иностранными гражданами в связи с составом преступлений, которые совершаются этой категорией. На самом деле статья 228, за наркоту, находится на втором месте. К сожалению, на первом месте идут 131-я, 132-я, 133-я, 134-я – это всё насильственные действия сексуального характера. В азиатских странах всё очень строго в отношениях между мужчинами и женщинами. Они приезжают сюда, а у нас здесь девчонки ходят в шортах и в коротких платьях, они всё это видят, и у них, видимо, в мозгах что-то переключается. Вот этот состав преступлений сейчас на первом месте среди иностранцев – Узбекистан, Таджикистан.
– Откуда больше всего поступает жалоб? У нас есть спецприёмник для административно задержанных, СИЗО, колонии различные. Вот вы, кстати, упоминали, психиатрические лечебницы.
Владимир: Наибольшее количество жалоб поступает из следственных изоляторов.
Сергей: Это естественно. Человек со свободы попадает на территорию СИЗО. Он переживает и начинает больше поднимать вопросов, а почему так, а почему этого нет.
Владимир: Пример – бывший депутат Артём Самсонов. Может быть, раз в год он обращается в ОНК, или депутатский корпус за него просит. Мы не оставляем такие запросы без внимания, навещаем его. Он поднимает различные вопросы. Например, про тюремную медицину. Но понимаете, в чём дело, он был депутатом. Естественно, пользовался какими-то привилегиями по получению медицинской помощи. А когда попал в эту среду, потерял преференции, встал в общую очередь к медикам. У нас, к сожалению, их не хватает. И, соответственно, приходится ждать очереди, чтобы попасть к врачу. Он поднял эту проблему. Сообщил в том числе, что всего 90 медицинских мест на весь край. На самом деле он тут не прав. 90 мест в краевой больнице, которая находится на территории СИЗО № 1, для серьёзных заболеваний. Но, помимо этого, ещё есть медицинские камеры в каждом СИЗО, где за заключёнными смотрят медики, выдают лекарства, делают уколы. Я уже не говорю про амбулаторно обслуживаемых заключённых, которые находятся там же, в СИЗО.
То есть эта система налажена, но хотелось бы, чтобы она работала лучше, потому что там не хватает узких специалистов. В СИЗО нет своего офтальмолога, сурдолога, онколога. Их приглашают из гражданских больниц, но существуют очереди. Там невозможно сделать УЗИ сразу, нужно записываться и ждать от недели до месяца. Это проблема, но она прежде всего экономическая. Не идут молодые врачи, да и старые, работать в СИЗО из-за маленькой зарплаты и отсутствия льгот. В колониях ситуация не лучше. Например, в женской колонии нет врача, там только фельдшер, и то он работает на полставки. При этом людей много, раньше там содержалось 900 женщин, сейчас менее 700. Конечно, периодически туда выезжает бригада врачей, раз в две недели, но в таком виде вопрос не решить. Ну сколько бригада может принять за день? 8-10 человек, ну 12-15. Остальным надо ждать следующие две недели.
Владимир: Что касается психиатрических больниц, там тоже есть проблемы. Больных лечат, но там есть вещи, которые нас шокировали. В палатах, где находятся больные, нет зеркал. Считается, что человек может разбить зеркало, взять осколок и кого-то там поцарапать или порезать. Мы нашли выход – в каждую психиатрическую больницу, где существуют женские отделения, за свой счёт купили и поставили антивандальные зеркала из железа, они к стене прибиваются наглухо. Получается, всё это время можно было решить проблему? Можно, да, но, к сожалению, никто об этом не подумал.
Другой пример – психиатрическая больница в Заречном, там около 600 пациентов. У туалета там нет дверей, а вместо стенок – прозрачное стекло. Мы спрашиваем, а как же так? От такого дискомфорта, отправления естественных надобностей у всех на виду, больному ещё хуже может стать. Нам объясняют – врачи должны смотреть, следить. Мы настояли, чтобы больным, которые содержатся там по решению суда (ОНК только таких может проверять), наклеили на стекло специальное затемнение. Теперь виден силуэт, но без подробностей. Ещё оставили небольшую полосочку для врачей – если нужно посмотреть, что происходит в кабинке.
Стульчаков там у унитазов не было ещё, мы купили. Понимаете, это вроде такие обиходные вещи на воле, но когда ты в заключении, очень важно, чтобы всё это было. Известная история, что на Шепеткова раньше двухъярусные кровати стояли очень плотно друг к другу. ОНК перед руководством больницы этот вопрос тоже ставила, несколько лет назад их убрали, стало попросторнее.
Нельзя забывать, что люди находятся там годами. Если человек совершил преступление, его отправляют в колонию, он отбывает срок (если это не пожизненное заключение, конечно) и выходит. А то, когда ты выйдешь из психиатрической больницы, зависит только от воли врачей. Можешь и не выйти, если диагноз тяжёлый. Поэтому то, в каких они там условиях содержатся, живут, очень важно для ОНК.
Сергей: Хочется быть объективными и не занимать чью-то сторону – ФСИН или заключённых. Нужно понимать, что мы сегодня стоим на пути решения тех проблем, которые скапливались десятилетиями. В Советском Союзе о нормах содержания задумывались значительно меньше, цель была – заключить. У нас постоянно жалобы на СИЗО № 1. Почему? Само здание ветхое. Надеялись, что вот-вот будет новое, выделили землю в Кневичах, стали говорить о бюджете…
– А что в итоге?
Владимир: Пока всё остановилось в связи с проведением судебных разбирательств по отношению к застройщику.
Сергей: Вопрос жалоб из СИЗО № 1 для нас это не какая-то вспышка. Мы понимаем, что они всегда будут при тех технических возможностях старых зданий, которые сегодня существуют.
– Вы упоминали Артёма Самсонова. Насколько часто бывает такое, что обостряются какие-то хронические заболевания или появляются новые из-за отсутствия вовремя оказанной помощи?
– Конечно, мы такое встречали. Сами понимаете, у человека в местах заключения наступает стресс. Здесь хочу сказать медикам, которые работают в том же СИЗО-1, большое спасибо, потому что они перевыполняют свою работу. Если обычно врач на воле отсиделся сколько-то часов и пошёл домой, они здесь работают от звонка до звонка, у них очень большая нагрузка. Мы если заходим в камеру и видим, что человек серьёзно болен, а его не отправляют к врачу, тут же идём к медикам и просим без очереди принять этого человека. Врачи нам никогда не отказывают, они молодцы.
В основном и сотрудники СИЗО молодцы. Люди из-за нехватки персонала выполняют очень большую работу. Как не зайдёшь в СИЗО, обязательно какие-то камеры стоят под ремонтом – штукатурят, красят, белят. Но правильно сказал Сергей Петрович, из-за того, что здание старое и там идут сточные воды, там хоть делай ремонт, хоть не делай... Полгода проходит, снова появляются из-за сырости пятна. Надо строить новый СИЗО. Это однозначно, потому что по-другому мы не решим эту проблему. Будут вечно эти жалобы, вечно будет прокуратура приходить и писать представление, что там камера такая-то не соответствует.
Сергей: Медпомощь, кстати, может быть и не в границах медсанчасти. У неё есть договоры с муниципальными больницами. Также заключённые могут пользоваться медпомощью, вызывая врача туда за свой счёт. Без проблем руководство СИЗО пускает гражданских врачей. Проблема в другом – те сами не хотят идти, они боятся, даже не в деньгах тут дело.
– Возвращаясь к случаю Артёма Самсонова. Сейчас есть основания его выпустить из-за диагноза. Насколько часто в СИЗО или колонии отпускают людей на волю по состоянию здоровья?
Владимир: Это происходит очень редко, выпускает суд. Чтобы судья принял такое решение, человек должен пройти медицинскую комиссию в краевой больнице на территории СИЗО № 1. Врачи должны подтвердить его диагноз, который при этом должен входить в перечень тех заболеваний, которые препятствуют нахождению его в местах лишения свободы. От момента подачи документов до выхода обычно проходит примерно два года. Многие не доживают.
Случаи бывают разные. Например, в одной из колоний находится слепой человек, у него 5% остаточного зрения, он ничего не видит, не может передвигаться самостоятельно, он зависит от доброй воли сокамерника, который водит его в туалет, столовую. И это категорически неправильно. Если человек, допустим, инвалид первой группы, он должен иметь возможность пользоваться окружающей средой самостоятельно, а не через другого человека. Так положено по международным стандартам. Так вот, врачи написали, что он попадает под перечень заболеваний, которые препятствуют нахождению в колонии, но указали особое мнение, что он может находиться в колонии для слепых и глухих. Вы скажете, что таких колоний нет, и будете правы. Но на этом основании суд отказал ему в выпуске. К слову, я говорю о реальном случае в колонии ИК-20 (город Артём), заключённого зовут Евгений Игнатьев. С его согласия и согласия его мамы я называю его имя в нашей беседе.
– Самсонов же подходит под перечень. Как вы считаете, есть шанс, что он может выйти?
Владимир: Бывает, что есть все основания, но суд не отпускает. Моё мнение и мнение членов ОНК следующее. Если человек подпадает под такой закон, а он очень строгий и перечень очень ограничен, то его должны выпускать, конечно. Потому что часто таким людям жить осталось мало, и пусть они уже последние свои дни проведут со своими родственниками, а не умрут в тюрьме на больничной койке.
– Учитывая то, что не хватает врачей и не очень часто, может быть, заключённые проходят осмотры, нет ли вспышек заболеваний? Насколько я знаю, туберкулёз – это большая проблема для таких мест.
Владимир: Приморский край славится туберкулёзом – климат влажный и способствует распространению болезни. У нас существует колония для туберкулёзников, это ЛИУ-47, лечебно-исправительное учреждение в посёлке Заводской. Там содержатся и люди, которые лечатся от туберкулёза, и те, кто находится на реабилитации. Лечение очень сложное, и таблетки, которые они принимают, очень пагубно воздействуют на организм. Появляются гастрит, язва желудка и тому подобное. Это всё купируется, лечится, и люди выходят здоровые. Конечно, не все. Бывают и смерти, что там говорить, как и на воле тоже. Мы посещаем эти места, хоть они и опасные, нам выдают специальные халаты, повязки на рот, чтобы не заболеть.
Что касается вспышек заболевания в СИЗО и колониях, такого мы не встречали. Туберкулёз, как мне объясняли врачи, имеет инкубационный период. И зачастую бывает так, что человек заболел на воле, а в следственном изоляторе при сдаче анализов это выясняется. Любой человек, поступающий в следственный изолятор или ИВС, проходит первичный медицинский осмотр. Делают флюорографию, берут кровь, другие анализы. Если туберкулёз выявлен у поступившего в СИЗО, его отправляют в специальные туберкулёзные камеры на карантин, там он получает лечение.
Что касается вспышек заболеваний, приведу показательный пример с ковидом. Когда у нас была большая смертность от него в обычных больницах, смертность в СИЗО и больницах при ГУФСИН была на обычном уровне. Там жесточайшие были требования. Когда человек впервые попадал в СИЗО, он две недели находился на карантине. Еженедельно проходила санитарная уборка, мыли стены, полы специальными растворами. Во всех колониях стояли маски в любом количестве, средства для рук, медицинские аппараты, которые дезинфицировали воздух.
– Представим, что поступивший заключённый – аллергик. Что ему в таком случае делать?
Владимир: Если он принимает какие-то лекарства против аллергии, это должно быть прописано в медицинской книжке. Не дай бог, конечно, если вы попадаете в такие места, берите с собой медицинские документы или пускай родственники или адвокат передадут вам их сразу же. Мы тоже можем передать. Врач при осмотре видит, какие у вас были заболевания, и назначает лечение. Если нужных лекарств нет, с воли можно передать, но только по решению врачей. А они не выпишут вам рецепт без медкнижки.
– Тараканы, крысы, блохи, клопы – насколько это большая проблема?
Владимир: Хуже всего ситуация в СИЗО № 1, из-за возраста здания. В остальных изоляторах лучше, а в третьем СИЗО, например, здание почти новое, там таких проблем нет. Конечно, крысы есть, что там говорить. Я иногда сам, бывает, иду по территории СИЗО № 1, смотрю, крыска пробежала. С ними борются, некоторые говорят, надо их потравить. Но я считаю, что нельзя это делать. Объясню почему. Крыска забежала в камеру, в дырку куда-то шмыгнула. Мы высыпаем яд, она ест, дохнет. Начинается разложение, запах, в камере невозможно находиться. Получается, надо вскрывать полы, искать эту крысу, где она воняет. Может быть, здесь надо или мышеловки какие-то ставить, или кошек брать, чтобы ловили.
– А в СИЗО есть кошки?
Владимир: В колониях есть, а в СИЗО почему-то не положено, не разрешают. Может, аппараты ультразвука ставить, чтобы отпугивало хотя бы? Главное, чтобы эти волны на человека не воздействовали. В целом с крысами, конечно, надо бороться, потому что они – переносчики различных заболеваний.
Что касается блох и тараканов – я такого не видел, жалоб на такое тоже не поступало. В некоторых камерах видел грибок, его постоянно зачищают. Помню, в виде гуманитарной помощи передавали специальный раствор от плесени. Его примерно на полгода хватает.
Сергей: Относительно недавно нашумевшее дело было в ИК-10 (Михайловский район), где женщину цыганской национальности попытались обрить налысо. За вспышку якобы педикулёза (вшей. – Прим. ред.), это была такая вынужденная мера. Но кто знает культуру цыган, для женщины там обрезать волосы – это унизить её как женщину, то есть неприемлемо. Администрация должна была это учесть. Сегодня есть достаточно средств в аптеке, которые даже если педикулёз и был, позволяют обойтись без обривания.
Владимир: Это было при старом руководителе ИК-10. Она решила таким образом навести порядок среди женской национальности рома. Может, действительно вши были. Нескольких так обрили. Но дело стало достоянием прессы, даже до Москвы дошло. Потом начала разбираться прокуратура. Существует целый регламент, как можно человека побрить налысо. Когда приехала прокуратура, они увидели, что была нарушена утверждённая процедура бритья. После проверки начальницу колонии по линии ФСИН строго наказали. К сожалению, она ушла в мир иной. Говорить о том, что цыгане наслали проклятье, не могу, я в это не верю.
Сейчас пришёл новый руководитель, там ситуация совершенно поменялась. Да, может, стало немножко строже, но по делу. Например, были жалобы такие. Когда женщины идут в баню, они просят, чтобы им дали щипчики для ногтей. Раньше тем женщинам, которые плохо себя, по мнению администрации, вели, щипчики не выдавали. Или, допустим, бритвенные принадлежности – тоже в наказание не выдавали.
– Это считается нарушением со стороны ФСИН?
Владимир: Когда человек идёт в баню, кратковременно можно выдать бритву и щипцы, это не является нарушением. Но в целях воспитательной, так сказать, работы начальник колонии допускала такие вещи. Сейчас эти вещи им выдают.
Сергей: Что касается санитарии, есть проблемы, которые на сегодняшний день остаются. К примеру, существуют некоторые колонии, у которых питьевая вода не соответствует стандартам, от неё их насосы рушатся. Потому что сама скважина, откуда вода поступает, с большим количеством железа и известняка. Меняются запчасти и фильтры постоянно, администрация как может с этим борется.
– А что насчёт средств гигиены? Туалетная бумага, мыло, женские принадлежности.
Владимир: Согласно правилам внутреннего распорядка и закону о содержании под стражей обвиняемых и подозреваемых, им выдаётся большой перечень. Туалетная бумага, хозяйственное мыло, гигиенические наборы для женщин. В СИЗО должны быть различные полки – под одежду, еду, туалетные принадлежности. В женских и детских камерах в СИЗО везде есть и телевизоры, и холодильники, и вентиляторы, мы за этим следим. Что касается мужских камер, да, конечно, не в каждой камере есть телевизоры, холодильники, они устанавливаются при наличии. Что касается постельных принадлежностей, их выдают, но можно пользоваться своей простынёй, наволочкой, пододеяльником, полотенцем. Пользоваться своим одеялом и подушками нельзя.
– А беременные или женщины с детьми как содержатся?
Владимир: Сначала хочу сказать, что мнение ОНК такое – женщины с малолетними детьми вообще не должны содержаться в камере, потому что при чём здесь ребёнок? Но, к сожалению, такое существует – попадает, например, беременная женщина по решению суда в СИЗО. Потом, когда пора рожать, её увозят во Владивосток. До четырёх дней она там под присмотром врачей, далее её обратно с младенцем привозят в камеру. Они хорошие, светлые, специально оборудованные – там есть детская кроватка, маленькая кухонька. Мы где-то раз в квартал навещаем таких женщин, передаём подгузники, детское питание. Таких камер в СИЗО № 1 немного, 3-4 камеры максимум.
– Если говорить про бытовые удобства, чего не хватает нашей исправительной системе по сравнению с другими странами?
Владимир: За рубежом есть плюсы, но и минусы тоже. Например, во многих странах нет длительных свиданий, когда супруги могут вместе три дня находиться вне колонии. Второе – за рубежом пожизненное заключение дают детям, у нас это запрещено. Краткосрочные свидания у нас проходят в кафе в колониях. Конечно, не для всех, но это возможно. Чего не хватает нашей системе в плане бытовых удобств? Не хватает сотрудников. Только если их будет столько, сколько положено по штатному расписанию, на всех хватит рук, и ситуации наподобие той, когда продукты вовремя не могли передать, просто не случится.
– Как кормят заключённых? Артём Самсонов, например, жаловался на несолёную еду, куски варёного сала. И как кормят аллергиков, диабетиков? А ещё есть же религиозные люди.
Владимир: Кормят всех с общего котла, будь ты мусульманином, иудеем или православным человеком. Твоё право – есть или не есть. У нас в норме закона не указано, что если ты иудей или мусульманин, тебе одно питание кошерное или халяльное, а остальным другое. Но никто не отменял передачи и покупки в магазине, на территории СИЗО такой есть. Что касается медицинских показаний, тот же гастрит, язва, то по назначению врача таких заключённых кормят по определённой диете что в следственном изоляторе, что в колонии, здесь проблем нет. Если это ребёнок или кормящая мать, у них по закону пятиразовое питание – завтрак, второй завтрак, обед, полдник и ужин. Артём Самсонов, когда мы его посещали, про куски сала не говорил, за последние три года жалобы от него на плохое питание к нам не поступали.
– По поводу окон передач. Говорят, что сотрудники могут на свой вкус перекладывать продукты и часть оставляют себе. Конфеты, чай. То, что сложно посчитать.
Владимир: Это было лет 10-15 назад. В одной из колоний один заключённый жаловался, что сотрудник принёс посылку и попросил из неё пачку сигарет. Но это было один раз, и когда руководство про это узнало, этого сотрудника сразу уволили. Вообще это кощунство, мне кажется, у людей, которые находятся там, что-то тащить. Иногда бывают жалобы от людей, которые не ознакомились с правилами передачи. Пытаются, например, отдать банку консервов. Такое не примут. Им объясняют, вдруг там наркотик или что-то ещё? К сожалению, просвечивающих аппаратов, как в аэропортах, в СИЗО и колониях нет. Там только визуальный осмотр сотрудниками и собаки работают, наркотики ищут по запаху.
– Артём Самсонов пару лет назад смог отсудить у СИЗО 10 000 рублей за нарушение условий содержания. Вы знаете о подобных случаях?
Владимир: Я знал людей, которые отсидели в СИЗО 10-15 лет назад. Они фиксировали нарушения, затем писали в Европейский суд по правам человека и им присуждали от 3000 до 10 000 евро. Сейчас с подобными жалобами наши граждане могут обращаться только вплоть до Верховного суда. Если действительно подтверждаются бесчеловечные условия или унижающие человеческое достоинство, люди получают от 10 000 до 50 000 рублей. В Приморье мне такие случаи не встречались, но в России в новостях читал, что за последние несколько лет были такие судебные дела.
– Что касается известных сидельцев, бывших депутатов, чиновников, в каких условиях они сидят и могут ли они в теории себе как-то улучшить условия содержания? Холодильник купить в камеру, телевизор, например.
Владимир: У них нормальные камеры, жалоб нет. Бывает, выражают желание сделать ремонт у себя в камере. Администрация СИЗО обычно идёт навстречу, официально всё это оформляется, это разрешено нашим законодательством. Естественно, при условии, что сотрудник находится рядом, следит.
– В 90-х ходили полулегендарные истории о VIP-камерах...
Владимир: Таких камер сейчас точно нигде нет. Есть камеры, которые находятся наверху со свежим ремонтом. Стоит кровать, тумбочка, хорошая сантехника. Это максимум комфорта для нашего СИЗО. Камера со временем изнашивается, там же постоянно контингент меняется. Некоторые относятся не очень добросовестно к имуществу – разбивают унитазы, кровати, стулья, лампочки. В колониях VIP-камер тоже нет.
– Какие есть варианты для работы в колонии и почему не все работают?
Владимир: Работы очень много, свободных рук не хватает, но есть категория людей, которые решили встать на тюремный путь. Это тюремная субкультура, с ней борются. Заставить работать таких заключённых сложно. Конечно, есть меры, например, посадить в ШИЗО. Но вообще по закону положено в колониях два часа в неделю работать бесплатно на общественных работах.
– То есть если человек хочет работать, то вариантов много?
Владимир: Конечно. Он пишет заявление, хочу работать тем-то. Если требуется человек с твоими навыками, можешь работать. Если нет профессии, мы помогаем. ОНК выигрывала несколько грантов, в том числе от фонда Олега Дерипаски «Вольное дело». В 33-й колонии (Спасский район) мы совместно со ФСИН открыли профессию электрика. Обучается 20 человек, в течение восьми месяцев, потом – новый набор. Пока заключённый находится в колонии, он может работать электриком. Выходит на волю с востребованной профессией. И потом уже, возможно, есть шанс, что он не совершит больше преступлений, потому что будет нормальная работа. Также мы запустили в 27-й и 22-й колониях в посёлке Волчанец профессии штукатура-маляра, облицовщика-плиточника, газосварщика. Очень нужные специальности, люди пошли. А вот когда открыли профессию сантехника, не набралось желающих. Хотя на воле же тоже очень нужная специальность. А всё потому, что у них там в тюремной субкультуре считается, что сантехник возится с туалетом и это не по понятиям.
– Как вы считаете, в целом пенитенциарная система в современной России нацелена на исправление осуждённых или у неё какие-то другие цели?
Сергей: Раньше существовала такая аббревиатура как ИТК, исправительно-трудовая колония. Сейчас буква «Т» пропала, осталась ИК. От сотрудников я слышал мнение, что колония не ведёт такой работы, чтобы она кого-то исправляла. Учреждения ФСИН выполняют лишь только функцию исполнения наказания. Перевоспитать ребёнка можно. Взрослого человека невозможно, если он на это не согласится сам.
Владимир: Я тут с коллегой не совсем согласен. Если бы вообще не велась воспитательная работа, у нас бы чёрт знает, что там происходило. В колониях есть воспитательные отделы, который устраивают творческие вечера, на которые приезжают актёры, музыканты. В женской колонии постоянно конкурсы красоты проводятся. Есть там психологи. Их работа очень помогает, когда, допустим, человек подал на УДО, а его не выпустили. Он старался, у него 50 поощрений, а комиссия ему говорит, вы недостойны выйти по УДО. А зачем я всё это соблюдал, если меня не отпускают? Здесь как раз воспитатели и психологи помогают успокоить его, нацелить его и дальше не нарушать закон. Чтобы спокойно прошли полгода, после которых можно снова будет на УДО подавать.
– Вы следите за судьбами освобождённых?
Владимир: Специально такой задачи у нас нет. Но когда иногда бывает знаешь, что скоро выйдет заключённый. Потом при очередной проверке через некоторое время смотришь – а он снова тут, в СИЗО или колонии.
– Почему они возвращаются, по вашему мнению?
Владимир: Я думаю, это всё из-за неблагоприятной обстановки в семье, окружении, в том коллективе, где он находится. Вот вышел человек. Жил он, например, в детском приюте, а оттуда попал в колонию, не успел получить место для проживания. Куда ему идти? Мы иногда запрашивали местные органы исполнительной власти, чтобы его поставили на учёт, чтобы он получил хотя бы временное место жительства. Когда выпускают, покупают ему билет на плацкарт до места в России, куда он сам напишет. И на этом всё. Знаете, сколько выдают денег человеку после выхода из колонии? 850 рублей.
Статистика удручающая. Рецидив преступлений около 50%. Задача ОНК, в том числе, сделать так, чтобы этот процент был как можно ниже. Мы готовы помогать людям, может быть, не деньгами, потому что нас, к сожалению, руководство Приморского края не финансирует, но хотя бы словом, добрым делом, какой-то, может быть, иной помощью.
– Как лично вы решили заняться правозащитой, почему решили вступить в ОНК?
Владимир: Общественные наблюдательные комиссии появились в 2008 году. Я тогда этой темой заинтересовался, отчасти из-за пропаганды тюремной романтики в то время. Потом уже, когда стал работать в ОНК, понял, что это полный бред. Обращаюсь ко всем молодым людям – не стоит оно того. Не нарушайте законы. Так вот. Подал документы, меня приняли. Первый созыв ОНК был в 2009 году, коллеги меня избрали председателем. Потом у нас было обучение в Общественной палате Российской Федерации. Проходили правозащитные семинары, которые проводили в том числе бывшие судьи ЕСПЧ от РФ, юристы, психологи. Со временем я осознал важность нашей организации. Я считаю, что для любой страны в такой сфере общественный контроль необходим. Потому что есть мнение прокуратуры, есть мнение сотрудников учреждений, но у всех них со временем замыливается взгляд. А если заходит туда член ОНК и смотрит на всё не с точки зрения законодательства, а с точки зрения элементарных прав человека, то условия содержания меняются к лучшему. Хочу обратиться к молодёжи. У нас скоро в этом году будет ротация ОНК. Пожалуйста, приходите к нам. Мы ждём молодых инициативных людей.
– А членами ОНК насколько долго становятся, на три года?
– В первый раз, когда закон применялся, он длился два года, потом стало по три года. Можно первые три созыва быть членом ОНК, потом перерыв не менее трёх лет, и потом снова подавать документы на вступление, если есть желание.
– В ОНК, я так понимаю, очень разные люди есть. Как и в обычной жизни, самые разные профессии.
– И женщины, и мужчины, и пенсионеры, и работающие. Много предпринимателей, юристов. Есть священнослужители, представляющие разные церкви. Например, у нас есть православный батюшка, который чуть ли не каждую неделю приходит в СИЗО, выполняет различные обряды, в том числе исповедь и обряд крещения.
– Ваша работа очень важна. Спасибо вам.
– Вам спасибо, что пригласили и дали возможность рассказать о нашей работе.
Отправить обращение в Общественную наблюдательную комиссию Приморского края можно по адресу:
690090, Владивосток, 1-я Морская, 9, офис 114,
ОНК Приморского края, Найдину В. А.
Или по электронной почте:
оnkprim@mail.ru
Те, кому не безразлична судьба заключённых, желающие вступить в ОНК Приморского края, могут узнать всю информацию по телефону:
+79247287577 – Владимир Анатольевич Найдин
