Можно ли работать чиновником и оставаться честным? Удаётся ли обычным людям оспаривать ошибочные штрафы платных парковок? Почему во Владивостоке больше не проводят местные «Алые паруса»? Что осталось в городе по итогам года «Молодёжной столицы»?
Об этом и многом другом мы поговорили с общественником, предпринимателем, основателем Приморского КВН и бывшим сотрудником правительства края Сергеем Матлиным.
Теперь и аудио, и видео, и текстовую версии интервью можно слушать, смотреть и читать прямо у нас на сайте! Видеоинтервью мы также опубликовали на нашем YouTube-канале. А послушать аудиоверсию также можно на специальном сайте или в Telegram-плеере, где собраны все выпуски наших интервью. Там же можно подписаться на наш подкаст, чтобы получать уведомления о новых выпусках прямо в мессенджере.
— Я прочитала, что вы в соцсетях называете себя менеджером творчества в городе у моря.
— Да. И мне очень нравится этот статус.
— Расскажите, что вы в это вкладываете, что это значит?
— Осознавая себя в пространстве, во времени и во Владивостоке, я понимаю, что прежде всего помогаю творческим людям расти. Или, наоборот, понимать, что творчество – это не их история. Отчасти помогаю им даже покидать этот город - однажды я даже понял, что работаю таким насосом.
— У вас также был опыт чиновничьей работы…
— Дважды, даже, можно сказать, трижды. Я дважды работал в краевых органах исполнительной власти, в том числе руководителем. Это было в структуре по делам молодёжи, тогда называлась комитет - ещё при Евгении Ивановиче Наздратенко во второй половине 90-х годов, а потом – в департаменте культуры при Владимире Владимировиче Миклушевском. Плюс я работал практически в государственной истории – руководителем АНО «Центр содействия развитию молодёжи Приморского края». Это хотя и НКО, но учреждена администрацией края, сейчас бы сказали правительством.
— Когда вы покидали департамент культуры и Центр содействия развитию молодёжи, ходили разные слухи о причинах вашего ухода. Может быть, спустя время вы сможете рассказать, почему это всё-таки произошло?
— Причины абсолютно разные. Из департамента культуры я уходил по целому комплексу поводов. Одна история была связана с Мариинским театром. Так получилось, что построенный в своё время Театр оперы и балета сначала был краевым учреждением, а потом его передали на федеральный баланс и он стал филиалом Мариинки Гергиева. Я пришёл спустя без малого год, как это случилось. А передан он был с довольно существенными долгами – если не ошибаюсь, на 280 миллионов – и каким-то астрономическим количеством кредиторов – больше 500. Эти все люди за год повыигрывали массу судов, потому что их действительно кинули. Это был пробел в законодательстве, и никто за это как будто бы не отвечал. Но в какой-то момент вмешалась, по-моему, Генеральная прокуратура, начались разборки, в процессе которых у меня был выбор: либо подписать какие-то документы задним числом, что как будто бы мы что-то согласовали, либо нет. Я посоветовался с юристами, которые сказали: зачем тебе это нужно? Потом я примерно год исправно ходил к следователям, последний из которых мне сказал: «Идите домой и скажите жене, что вы правильно сделали, что уволились». Да я и сам в общем это понимаю.
Кроме того, у нас случилось некое непонимание с Владимиром Владимировичем [Миклушевским]. Я зашёл на культуру в довольно сложный момент. Тогда перед нами стояла задача – сделать ревизию состояния культуры в крае. Я написал большой доклад с очень критическим анализом этой истории, выступал с ним на расширенном заседании Заксобрания, потом в правительстве края, а ещё из этой работы сделал свою выпускную работу в ДВФУ по специальности «госмуниципальное управление». Одна из историй – по работникам краевых учреждений культуры у нас шли недоплаты по майским указам президента и для решения этой проблемы нужны были какие-то очень небольшие по меркам ведомства деньги, 5-10 миллионов. В рамках всей культуры, бюджет которой составлял полтора миллиарда, это ни о чём. Я трижды или четырежды у Владимира Владимировича, что называется, эти деньги просил, трижды мне говорили, что нет. Но при этом параллельно шли какие-то расходы, не очень понятные с точки зрения приоритетности. Например, несколько десятков миллионов на павильон на «Улице Дальнего Востока». Когда я понял, что здесь, в общем, будет не пробиться, решил, а что я себя насилую? Я не из тех людей, которые не имеют роскоши заниматься тем, что нравится.
А если говорить про Центр содействия развитию молодёжи, несмотря на недопонимание с Владимиром Владимировичем, после моего ухода из департамента мне поручили создать этот центр с нуля – и в итоге он был открыт на Посьетской. Я горжусь искренне этим детищем, оно до сих пор живо и даже приросло филиалом на Аксаковской, где открыто креативное пространство за счёт федеральной субсидии. Значит, тогда мы правильно что-то сделали.
Но этот центр – конечно, в первую очередь не помещение и не то, что там внутри. Логика была такая: молодые люди, вместо того, чтобы снимать помещения по барам, ресторанам или ещё где-то, могут свои проекты делать в этих стенах абсолютно бесплатно и с полным, что называется, фаршем: вот тебе звук, свет, даже LED-экран. На тот момент это было очень круто. Но самое главное, что это была структура, где работала лучшая в регионе команда ивент-менеджеров, которая была в состоянии затащить практически любые федеральные проекты. Я этим искренне горжусь и их всех люблю. Хотя они все разъехались в какой-то момент…
А ушли мы, собственно говоря, в 2019 году благодаря всероссийскому молодёжному форуму «Восток», который три года проходил, непонятно, не побоюсь этого слова, зачем. Хотелось бы сейчас вспомнить всех людей, которые рассказывали, что там будет, и спросить их: ну и что? На что были потрачены сотни миллионов бюджетных денег? Где хотя бы один эффект? А ушли мы, потому что на форуме нам, и в первую очередь мне как человеку, который должен был подписывать финансовые документы, начали рассказывать, собственно какие документы я должен подписывать. Например: подпишите контракт с Artik & Asti на такую-то сумму, а я говорю: они столько не стоят. Я же немножко разбираюсь - 15 лет занимался гастрольным бизнесом. Более того, я знаю людей, которые собирались их привозить за несколько месяцев до этого сюда, и знаю гонорар. Мне говорят: нет, там больше на полмиллиона. Ну, я говорю, ребята, я в такие игры играть не буду, потому что ровно завтра весь гастрольный мир Дальнего Востока будет знать, что Матлин наварил на этом 500 тысяч рублей. А потом, когда я узнал, что, оказывается, Artik & Asti через два дня после этого оплаченного из бюджета выступления на форуме делают кассовый концерт в «Тигре» с валом за двадцать миллионов…
В общем, около 10 сотрудников в один день написали заявления и сказали директору департамента по делам молодёжи: либо мы делаем, как считаем нужным, либо мы в эту игру не играем. Он сказал: ну, не играйте. Вот мы дружненько и ушли. Теперь эти ребята в большинстве своём работают где? В Москве! И делают очень крутые федеральные проекты. Эти люди могли бы работать на наш край, но работают не на край. Вот итог того, что мы получили, в том числе благодаря всероссийскому форуму «Восток», который декларировался как некая институция, чтобы люди приезжали на Дальний Восток и развивались. А получилось как-то, знаете, наоборот, к сожалению.
— Вы несколько раз принимали участие в выборах в Госдуму, работали наблюдателем. Сейчас политика какое место занимает в вашей жизни?
— Я дважды принимал участие в выборах в Госдуму. Первый – в 2007 году я шёл по списку «Справедливой России», а в 2021-м – от «Партии Роста». Я понимал, что шансов выиграть у системных людей немного, но пошёл на эксперимент. Не могу назвать его удачным, но и неудачным – тоже. Что сделал? Я отказался полностью от финансирования кампании, прошёл полностью без трат. Единственное, я потратился на ролик, который мне сделал товарищ, а я принципиально заплатил ему какие-то деньги, хотя он и не просил. Ролик был довольно забавный, по-моему, даже на ночи после выборов его признали самым креативным. Он просто был сшит из нескольких картинок, и там был стишок, который я сам написал про себя: «Честный, умный, женатый», что-то такое. В общем, всей моей рекламой были рассылки по моим соцсетям. Причём мне люди отвечали, кто-то даже присылал отчёты: типа смотри, я за тебя проголосовал. Я тогда вспомнил другие схемы сразу и в очередной раз понял, что политика – это дело не всегда стоящее того, чтобы им заниматься. После этого я принял решение политикой не заниматься. Не знаю, насколько меня хватит.
До этого я три года состоял в активе «Партии Роста», где мы занимались контролем за выборами, помогали своим кандидатам. Там доходило до конфронтации, которую, наверное, многие в кабинетах власти не могут сейчас простить. Когда были истории, связанные с подвозами, мы ловили людей и обращались в полицию. Была такая история. Многому чему научила. Много с кем не подружила, скажем так.
— Но не поссорила?
— Да нет, мне кажется, даже поссорила. Потому что некий ярлык оппозиционера на мне висит. Не могу сказать, что я об этом жалею, но иногда задаю себе вопрос: зачем это всё было?
— Вы сказали, что работа наблюдателем чему-то научила. Чему?
— Во-первых, я понял, как устроена избирательная система. Во-вторых, я увидел, что в принципе выборы у нас неконкурентные, к сожалению. В-третьих, увидел, как люди в определённых обстоятельствах голосуют и что это действительно реальный выбор. Я для себя много сделал выводов, понял, как это всё может управляться, регулироваться, чтобы даже не фальсифицировать ничего, а просто вытащить нужные потоки.
— Комментируя лишение мандата Геннадия Шульги, вы написали, что законодательная власть окончательно себя дискредитировала. А на выборы следующие пойдёте?
— Я хожу голосовать всё время, потому что чувствую, что это моя ответственность и мой долг, уж простите за пафос. Я гражданин этой страны и пытаюсь участвовать в её судьбе, в том числе и своим голосом. Да, возможно, он один и ничего не значит, но у меня есть дети, у меня есть близкие, есть люди, которые спрашивают моё мнение и ориентируются на него. И даже те, по-моему, 6000 голосов, которые я собрал на выборах в Госдуму просто со своего телефона, мне кажется, дорогого стоят.
— Многие называют вас основателем Приморского КВН. Какую роль КВН сыграл в вашей жизни и присутствует ли сейчас?
— Вы даже не поверите, насколько он сейчас присутствует. Я к вам пришёл с совещания по организации финала краевого школьного КВН. Началось это в 1988 году, когда я окончил медицинский институт, и мы студенческим театром пошли играть на межвузовский конкурс КВН. Я был капитаном команды, мы выиграли первый сезон в сумасшедшей совершенно битве с «Бурсой» в новом тогда ещё ДКМе, ныне «Концерт-Холле». После этого я стал серьёзно заниматься КВН и постепенно стал его организатором.
Мой первый приход в администрацию края – в только что созданный отдел по делам молодёжи и высшей школы. Один из первых проектов был у нас – межвузовский конкурс КВН. И вот пошло. Школьный [конкурс] мы запустили, по-моему, первыми в стране. Это была прям очень крутая вещь, которая развилась до неимоверных высот. Потом – среди ПТУ и техникумов, потом – высшая лига, первая. Короче, была создана целая КВН-машина. Началось всё в 1993 году, а приобрело организованную форму в 1998-м, когда мы зарегистрировали организацию по моему домашнему адресу.
Официально я ушёл из КВН в 2008, если не ошибаюсь, году. И, наверное, круто всё-таки, что меня до сих пор с КВН ассоциируют, хотя прошло, простите меня, 17 лет.
Дело в том, что во второй половине 90-х – начале нулевых КВНа в Приморье было больше, чем где бы то ни было в мире. Вот прямо сейчас не утрирую. То есть по количеству кавээнщиков на душу населения Приморский край, безусловно, занимал первое место на планете Земля. 400 школьных команд, чтобы вы понимали.
— Я сама была в школьной команде.
— Ну, вот. Взрослых команд какая-то туча, дальневосточная лига, приморская, первая, турнир Политешник, ещё в городах играли. Мы так примерно прикидывали на коленке – тысяч 50 людей прошло. Для края, где живёт 2 миллиона человек, это очень много. То есть они прямо на каждом шагу. Кавээнщики доросли до вице-мэров городов, до вице-губернатора, руководителей муниципальных учреждений, министров действующих, директоров департаментов, филармонии и прочее… Они просто везде!
Что будет дальше, я не знаю, но и мы, в общем-то, не вечно на этой земле. Но КВН всё время со мной. И мне кажется, он будет до конца дней. От этого уже никуда не денешься.
— Хочу спросить вас об одной шутке. Может быть, вы являетесь её автором или знаете, кто её придумал? Если в кране нет воды, а в розетке тока…
— Значит, вы недалеко от Владивостока.
Я не автор, но я причастен. Сборная Владивостока очень долго перед играми репетировала – придумывала материалы, штурмила – в поточной аудитории ДВГАУ (Океанский проспект, 19). И как-то я вижу на парте накалякано... Собственно, то, что вы произнесли. Я говорю: какая замечательная резина! Резина – это шутка, которую ты можешь взять и подвязать, ответить, когда на разминке что-то не идёт. Собственно, так она у нас стрельнула. Мы играли в одной восьмой финала в марте 2002-го в Москве. Это была наша самая удачная игра в Вышке, когда мы неожиданно всех вынесли и в том числе будущего чемпиона «Уездный город». И в том числе у нас на разминке эта шутка прям зашла, ведь в мире вокруг нас был стереотип, что во Владивостоке всё плохо с водой и светом.
— Но ведь до сих пор это не шутка.
— Так я и вспоминаю её периодически. А ещё мне очень нравится шутка: «Во Владивостоке ожидаются перебои с горячей водой. Сегодня перебьются Фрунзенский, Ленинский и Первореченский районы». 88-й год, команда Новосибирского госуниверситета – но вечно живая просто!
— В своём телеграм-канале вы много пишете о значимых событиях, которыми хотите поделиться со своими читателями и горожанами, но иногда озвучиваете городские проблемы. В частности, как-то вы очень метко высказались о введении платных парковок к первой годовщине этого события. Написали, что бабло побеждает добро. Вот прошло ещё 2,5 года с тех пор. Ваш тезис всё ещё подтверждается или вы как-то поменяли своё мнение?
— В целом не поменял по одной простой причине. Когда вводилась эта история, нам рассказывали, для чего это делается. Если сейчас вернуться к тем тезисам администрации города, то выясняется, что, в общем, всё оказалось немножко не так. И, конечно же, у чиновников есть право на ошибку. Безусловно. Но знаете, на что нет права? Нет права игнорирования того, что не получилось. Не признавать, что ты что-то делаешь не так, я считаю, – это управленческая ошибка номер один.
Я как автомобилист с удовольствием продал бы свою машину и ездил бы на общественном транспорте. Как это я, например, делал, работая в Москве некоторое время, а когда нужно, брал каршеринг. Возможно ли это во Владивостоке? Нет, от слова совсем.
Если бы у меня был офис прямо в центре, я бы ездил со своей Шилкинской на 68-м автобусе. Он в своё время был удобным – 12 минут без пробок, и ты в центре. Но за годы с момента введения платных парковок 68-й стал ходить отвратительно. Вы понимаете? У кого из тех, кто нас читает, общественный транспорт стал лучше работать, чем два с половиной года назад? Ни у кого. Возникает вопрос: тогда о чём мы говорили людям и что мы положили взамен этой истории?
Конечно, отчасти стало удобнее, потому что там, где ты раньше не мог запарковаться, теперь можешь. Но сказав А, нужно же говорить и Б.
А как устроена концессия? Миллиарды государственных денег вложены, а люди, которые оперируют парковками, делают это, мягко выражаясь, не очень убедительно. Откройте приложение «Цифровое Приморье», оно соответствует реалиям XXI века? Любой айтишник вам скажет, что это кровь из глаз. Или когда не работают терминалы, не работает приложение, тебе надо отправить СМС...
И никто за этот сервис, который обошёлся государству в миллиарды, как будто бы и не хочет вам отвечать на претензии. Я же был первым субъектом в этом городе, который начал судиться по парковкам «Цифрового Приморья». Причём забавно, что был оштрафован, когда оказывал помощь городской администрации – безвозмездно работал экспертом на городском конкурсе волонтёров. А в это время моя машина стояла на парковочке заледенелой, я даже не видел знаков…
Меня зацепила эта история, и я начал бороться, понимая: не столько для себя, сколько для других. Суд я проиграл, но последователи мои – два-три человека, которые у меня запрашивали образцы заявлений, документов – потом выиграли суд, кстати говоря. Так вот, с чем я столкнулся? Решение о штрафах выносит комиссия по районам, это коллективное решение. Я себе понимаю: раз есть некая комиссия, значит, это живые люди, которые принимают решение и, пускай даже формально, за него расписываются. И всем людям, которые ко мне обращались за консультацией, я говорил: если вас оштрафовали, но у вас есть вопросы, вы не согласны, берёте телефон и звоните в комиссию, как я сам поступил. Ну ладно, я немножко работал в органах власти, и у меня путь этот короче: могу найти нужного начальника и взять у него телефон председателя комиссии. Но по своему автомобилю я звонил сам. И понял одну простую вещь: если бы это был не я со своим именем, отчеством и определённой известностью, то был бы послан в определённое эротическое путешествие. Ну, вежливо. Но я не был послан. И выяснилось, что разобраться с вопросом, посмотреть, когда, что и как, обошлось человеку, сидящему на том конце провода, ровно в полминуты времени.
А что происходит с обычными людьми? Вы поставили машину и оплатили это время. Но приходит штраф. Вы звоните в комиссию, а вам, знаете, что говорят? «Идите в суд». Вопрос: что делают люди, чья работа – заседать в комиссии? Вы же администрация, вы как бы для людей, а вы всех с ходу отправляете в суд, а потом выясняются совершенно смешные вещи. Например, девушка выиграла суд, у неё машина стояла дважды почти на одном и том же месте, там была разница, по-моему, 50 сантиметров. В итоге она тащила своих коллег в суд, чтобы они доказали, что в это время она была на работе, и предъявляла чеки и показания продавщицы, что вот в это время она была в магазине… И только потом по тени дерева определили, что она уехала и потом вернулась. А ведь если бы с ней поговорили по телефону, не было бы лишних протоколов, не было бы суеты. Девушка не ходила бы по судам, а воспитывала ребёнка, столь нужного этой стране.
Ну не маразм ли?
Если кто-то сталкивался, скажите мне, что с вами кто-то захотел в этой комиссии разбираться. Сказали: приходите, Иван Иванович, конечно, мы с вами посмотрим ваши документики; может быть, мы неправы, может быть, «Паркон» ошибся. Вопрос про людей. Вопрос про диалог. В городе главные – горожане, которые здесь живут. Разговаривайте с ними хотя бы. Создавайте коммуникацию. Не делайте вид, что вы знаете всё лучше них.
Ощущение, что мы здесь в администрации сидим такие все безошибочные, а когда нас поймали, например, правоохранительные органы – это типа не мы. Моя любимая тема – с концертной аппаратурой, например.
— А вот про это я тоже хотела спросить.
— Прекрасный кейс, купленная из федеральной субсидии на благоустройство техника за 135,5 млн рублей. На входе все специалисты, эксперты говорили, в том числе существует служебная записка на имя главы города, где объяснялось, что повлечёт эта покупка для бюджета, что это будет нести проблемы с хранением, ремонтом, обслуживанием, что нужно будет набрать больше десятка специалистов... Ну, вывод какой? Зачем мы это покупаем? Дешевле брать в аренду. В итоге нам рассказывали, как всё будет замечательно, что эта аппаратура будет арендоваться и городу будет приносить деньги. В итоге она гниёт сейчас: одна – за школой искусств в Трудовом, вторая – на Русской. Единственное, что используется, – это экраны иногда. Никто до сих пор не признал, что это была ошибка.
— Может быть, это была не ошибка, а как вы рассказывали про свой опыт, кто-то кого-то попросил просто что-то подписать и купить?
— Ну, уже не секрет, что там была криминальная история, что были взятки и человек сел, а вслед за ним потянулась цепочка с его предыдущими взятками. Но я больше про то, что надо разговаривать с людьми в проблемном залоге, они всегда готовы вас понять и принять. Но не нужно делать вид, что всё замечательно, когда не замечательно.
Но ошибки продолжаются дальше. Какой будет, интересно, следующий кейс? Он уже где-то назревает, по-моему.
Очень интересный кейс – скейт-парк на Русском за 90 миллионов рублей, который уже строится. Владимир Владимирович [Путин] на одном из Молодёжных ВЭФ лет 5-7 назад встречался с молодёжными активистами. [Руководитель инициативной группы молодёжи Advance Team, президент федерации экстремальных видов спорта Приморского края] Денис Горбунов обозначил проблему: сотни, тысячи молодых людей занимаются, катаются – надо бы скейт-парк. Появилось поручение президента, оно долго контролировалось и дошло до того, что скейт-парк строят. Только почему-то к этому моменту Дениса Горбунова в этой схеме уже нет. Его даже никто не спрашивает, какой парк нужен и где. А к чему это приведёт? Я могу голову положить, что этот парк на Русском острове будет пустовать. Потому что мальчики-подростки со своими самокатами и велосипедами в кампус ДВФУ ездить на автобусах № 15 в массовом режиме не будут, а у студентов, живущих в кампусе, нет ни велосипедиков, ни скейтиков, ни роликов, ни особого желания. Соответственно, что мы сейчас построим? Пустующий объект?
Вот, например, в своё время Илья Лагутенко предлагал провести один из фестивалей V-ROX в кампусе, но потом подумал и совершенно здраво решил, что не будет народ туда приезжать в том количестве, чтобы было оправдано сделать там огромный фест на несколько дней. Я тоже, в общем-то, тогда поддержал эту историю.
Мы же говорим про экстрим-парк, который есть смысл делать только тогда, когда он будет наполняться постоянно. Вы для кого его делаете? Для себя поставить галку, что выполнили поручение президента, или для людей? Если для людей, то давайте зададим вопрос, какие люди туда приедут и как?
Это же простые совершенно вещи – нужно просто послушать людей, которые в этом понимают, а потом принимать какие-то решения. Почему мы не пытаемся даже услышать? Почему нет диалога? Вот что страшно.
Притом что люди вроде все адекватные, замечательные, Константин Владимирович [Шестаков] прекрасно говорящий, слушающий, обаятельный… Но почему дальше ничего не происходит? Времени нет, подчинённые не отрабатывают? Мне больно на это смотреть, если честно. Горько, потому что я люблю этот город искренне.
— Когда-то вы проводили во Владивостоке праздник выпускников «Крылья Востока». Есть ли предположение, почему он не прижился?
— А там нет формулировки «не прижился». «Крылья Востока» хотел очень сделать Андрей Владимирович Тарасенко – на тот момент и. о. губернатора. У него был какой посыл? Давайте сделаем местные «Алые паруса». Ну давайте. Я позвонил в Питер, и мне сказали, что стоит фестиваль полмиллиарда. Мы на коленке собрали смету, пошли к Андрею Владимировичу и говорим: ну, тут минимум 120 миллионов. Он говорит: нет, есть 70. И мы его сделали за 75 в итоге.
Я считаю, что это вообще самый крутой ивент, который был в моей личной жизни как менеджера. Это самый крутой перформанс, который здесь был до сих пор. Хотя это было уже семь лет назад. Никто пока ничего круче не делал. И даже «Сила света» – компания международного уровня, самая крутая на территории бывшего Советского Союза, которая делает туры Дрейку и презентацию «Мерседеса» в Барселоне, – сказала, что более масштабной засветки, чем на световом шоу «Крыльев Востока», они не делали нигде. Ну, может быть, сейчас уже делали.
Этот праздник был признан лучшим молодёжным событием страны в 2018 году, мы получили премию National Awards за событийный туризм. А ещё я считаю, что огромная заслуга этого мероприятия и нас тогда – что мы распаковали набережную Цесаревича и стали первыми, кто на ней провёл крутой ивент.
Должен отдать должное, Андрей Владимирович лично брал трубки и каждый раз звонил. Это был прям его проект. Приходишь, говоришь, что там проблемы, он такой: прямо тут же соедините меня с министром транспорта. Меня тогда поразила очень сильно такая включённость. И это прямо распаковывалось на очень высоком уровне, вплоть до Сечина.
Потом Андрей Владимирович перестал быть губернатором.
— Есть вероятность, что фестиваль повторится?
— Слушайте, ну кому-то должно стать это нужно. Я считаю, что вот такие ивенты, которые обозначают уникальность города – мост, акватория, фрегаты, себя оправдывают. Если бы это было, это стало бы мероприятием, на которое традиционно, как в Питер на «Алые паруса», приезжали бы люди. Плюс – можно было сделать стационарную засветку моста и делать там ежедневные, хотя бы в туристический сезон, шоу, на которые люди приходили бы смотреть.
— Вы упомянули, что когда-то впервые провели мероприятие на набережной Царевича. Сейчас как возможное место для проведения городских мероприятий ещё обсуждается парк Минного городка. Вы отчасти поддержали эту идею, в том числе потому, что большинство мероприятий, которые у нас проводятся, такие…
— Не совсем заслужившие центральной площади?
— Да, что-то типа того. А что у нас классного было за последнее время?
— Прям классного? «ВК-фест», я думаю, был классный. «День молодёжи» [в 2024 году], в общем, классный был. Вообще в больших городах должны проходить большие ивенты.
Но то, что прозвучало [предложение], что надо перестать делать [мероприятия] на центральной площади, это для меня тезис очень спорный, мягко выражаясь. Во-первых, потому что на центральной площади всё равно будет что-то происходить именно по политическим задачам. И возникает вопрос: вы нас тогда обманывали, получается?
Парк Минного городка видно у меня из окошка, поэтому я заинтересованный житель. И там должна быть ивент-площадка, но в моём понимании – условно камерная: очень хороший душевный амфитеатр, открытая сцена, классическая музыка, джаз, стихи. Я сейчас не о величине говорю, а именно про формат.
Какая-то «звезда» на условные 20 тысяч человек – это немножко другая история. Тут нужна площадка, которая будет удобна с точки зрения безопасности, с максимумом подходов широким фронтом, с точки зрения подвода коммуникаций – мусорки, туалеты, банальное электричество, вода даже, в конце концов. Если ты это распаковываешь в каком-то парке, его огромная часть становится жертвой индустрии развлечений. Цесаревича же, мне кажется, – для этого оптимальная история. Площадь также неминуемо будет использована, потому что есть церемониальные вещи, хотя она, конечно, не очень удобна со всех точек зрения. Я сейчас не говорю про какие-то соседства - с храмом, с памятником…
В целом, я за то, чтобы в парке что-то состоялось, дай бог. Но я думаю, что как место концертов он не приживётся. Опять же, потому что люди туда не будут приезжать в фоновом режиме, как они приходят на площадь и отчасти на Цесаревича. Поэтому я думаю, что всё останется, как оно и было, кто бы нам что ни рассказывал.
— Владивосток был «Молодёжной столицей России» в 2024-м. Что этот год дал нашему городу, по вашему мнению?
— Отличный вопрос. И я хотел бы на него услышать ответ. Что это было? Для чего была «Молодёжная столица»? Что она дала городу Владивостоку, кроме некоего количества мероприятий, из которых 95% состоялись бы и без «Молодёжной столицы»? Какая новая инфраструктура появилась?
Молодёжная политика – это прежде всего инфраструктура. Если её нет, то нет этой отрасли. Что такое инфраструктура? Если завтра вы снимете министра здравоохранения, разгоните всё министерство, уберёте главных врачей, останутся больницы и другие лечебные учреждения. Такая же история с культурой, с образованием, со спортом. Но если вы убирете управление по делам молодёжи города Владивостока, то раз – и нет ничего. И как будто бы и не было.
— Это может быть прикол этой отрасли?
— Это прикол этой отрасли. Но, например, хабаровчане параллельно с нами в 90-е годы шли астрономическими просто темпами, потому что создавали инфраструктуру. Например, когда комсомол заканчивался, просто всё здание, которое было у крайкома Хабаровского комсомола, отдали комитету молодёжи. Это примерно то же самое, если бы сейчас наше агентство по делам молодёжи сидело бы себе красиво на Светланской 47, где «Банк Приморье». И весь этот дом был бы целиком молодёжный. Там сидели бы все молодёжные организации, а мы с вами коворкинги разворачивали бы.
— Но сейчас же делается молодёжное пространство на Семёновской.
— А вот давайте различать. Почему у меня есть претензии, что после «Молодёжной столицы» ничего не осталось? Осталось только то, что сделано, к сожалению, не городом, а краем. Креативное пространство на Аксаковской – это край выиграл федеральную субсидию в рамках конкурса, который называется «Регион для молодых», и открыл во Владивостоке. А то, что сейчас будет на Семёновской, а может, и не будет, кстати...
— Мы писали, что там есть нюансы.
— Как специалист я не понимаю, какое там может быть молодёжное пространство. Что там можно сделать, кроме кабинетов? Ничего. Даже концепция «ТОКа» (твой открытый коворкинг) была очень спорная. Потому что его открыли, потратили на него больше 10 миллионов рублей, но ведь в нём ничего не происходило существенного, кроме очень камерных мероприятий. Потому что там 20, ну максимум 40 человек можно запихать.
Городу катастрофически нужно что-то молодёжное, просторное, большое, где можно проводить большие молодёжные ивенты, встречи, концерты. Где сейчас это происходит? На Посьетской, в креативном пространстве [на Аксаковской], в «Доме молодёжи», либо в кампусе ДВФУ, который очень сильно ограничен в силу, опять же, транспортной логистики.
Прошла «Молодёжная столица», истратили 200 с лишним миллионов рублей. При этом Владивосток, столица Дальневосточного федерального округа, «Молодёжная столица России – 2024», имеет в 2025 году, как и в 2023-м, самый мизерный бюджет на молодёжные проекты из всех столиц субъектов Российской Федерации.
В выводах Контрольно-счётной палаты написано: в бюджете не заложены деньги на патриотические мероприятия, на то, на то, на это… Получается, что сегодня в городском бюджете в рамках молодёжной политики есть деньги только на содержание управления по делам молодёжи, подведомственного МАУ «МРЦ» и на ряд небольших мероприятий, вручение премий «Есть за что», «Молодёжный вектор» и что-то, наверное, ещё. Получается, на каждый большой ивент управление выпрашивает деньги отдельно.
Я спокойно отношусь к истории, когда администрация города говорит: ребята, у нас есть куча проблем: дороги, общественный транспорт, благоустройство, поэтому подождите со своей молодёжью. Это нормальный подход, я двумя руками за: честно сказали – разошлись. Но когда в лицо молодым людям в День молодёжи говорится, что во Владивостоке созданы все условия для развития молодёжных инициатив, я хочу спросить: все – это какие?
Ни одного условия для развития молодёжных инициатив в городе Владивостоке, кроме периодического проведения ивентов, не существует. Если мы с вами сейчас позвоним в управление по делам молодёжи и скажем: у нас тут есть молодые люди, которые выиграли интеллектуальную игру, им нужно ехать на российский финал, защищать честь Владивостока в Москву. Отправит ли их город? Или вы молодой учёный, который занимается ботаникой, биологией, вас вызывают на научную конференцию в Москву, потому что вы очень крутой, прям лучший на Дальнем Востоке. Дадут ли вам денег? Или вы хорошо играете в шахматы, вам 7 лет, вы Богдан Калинин, вам нужно в Москву на чемпионат России. Оплатит поездку город? Нет. Спросите у папы Богдана Калинина, за чьи деньги он едет. Это всё примеры, которыми я занимался в Год молодёжной столицы. Команда, которая на ЧГК уехала за счёт спонсора, сын моих друзей, который поедет поступать в вуз не Владивостока, и юный шахматист, который по-прежнему ходит и побирается деньгами, но при этом прославляет, в том числе и страну, кстати говоря.
Я вам скажу абсолютно честно, и я сверялся с депутатами, с коллегами: для города Владивостока с бюджетом 30 млрд плюс-минус, 100, 200, 300 млн на молодёжную политику не значат ничего. Когда мы обсуждали в Думе Владивостока в 2022 году бюджет 2023-го, мне депутаты говорили, что «нет источника [финансирования молодёжной политики]». Кстати, там [в гордуме] комитет целый есть по молодёжным делам, но ничего существенного, важного про молодёжь он почему-то не рассматривает. Так вот, а я говорю: «Могу дать руку на отсечение, что на следующее заседание вам принесут что-нибудь, скажут, что нужно профинансировать, и вы деньги найдёте». И ровно через две недели выносится вопрос о финансировании газеты «Владивосток» – 50 с лишним миллионов нашли, а до этого мне рассказывали, что 5 нет.
Этот город заслуживает нормальной системной молодёжной политики. Потому что он молодёжный, как никакой другой город в этой стране, так оно повелось, такая у нас демография. Плюс он был молодёжной столицей, давайте держать этот статус. И в этом городе, слава тебе господи, есть очень много субъектов молодёжной деятельности, которые принесли ему славу, когда он был молодёжной столицей не формально [в 2024-м], а вот прям в 90-е годы, когда никто не спорил, что столица молодёжная Дальнего Востока это безусловно Владивосток. Нам все завидовали по всем показателям. И здесь эти люди остались, они здесь живут, и они готовы что-то делать.
И последнее, что хочу сказать. В чём проблема молодёжной политики и почему меня так кое-кто не любит? Потому что люди из неё убегают очень быстро. Они же вырастают и уходят.
Мне иногда задают вопрос: «Сергей Валерьевич, а что так власть не любит молодёжь?» Я говорю: «А что вы сделали, чтобы она вас любила?» «Ну, так они же ничего нам не говорят». Я говорю: «Так вы же их и не спрашиваете». Вы же привыкли собирать форумы и семинары и про наркоманию разговаривать с теми, кто никогда не будет наркоманами, про вред алкоголизма – с теми, кто не пьёт и не будет пить, про патриотизм – с «Юнармией» и «Движением первых». Вы же не разговариваете с теми, с кем нужно говорить и кого нужно переубеждать. Вы создали себе комфортную среду и в ней купаетесь.
Так вот, молодёжь, которой дали по рукам, которая увидела, что всё это бессмысленно, бесполезно, разочаровалась, она просто отходит. И не видно её реакции. Сегодня людей, делающих молодёжную политику в городе Владивостоке, осталось меньше, чем было до того, как (до Года Молодёжной столицы). На днях уехала девочка, которая сняла фильм «Женщины в науке», а до этого делала Sience Slam. Ещё нескольких людей, активно делающих молодёжную политику, мы лишились в прошлом году. Да, где-то просто так совпало, но это же системная вещь. Сейчас куда ни кинь – а некому из собственно молодёжи делать эти мероприятия? Поэтому привлекают праздничные, рекламные агентства. Это хорошо, но ничего после себя не оставляет. Рекламное агентство может зайти на мероприятие, но как обрамляющее, как ключевой подрядчик. Содержание должно идти за молодыми людьми. Мы проводили же ивенты – Всероссийский слёт студенческих отрядов, «Российская студвесна», «Дельфийские игры», летний Кубок КВН, «Краса студенчества России», «Крылья Востока», и это воспитало полтора десятка очень крутых ивент-менеджеров федерального уровня. То, что они отсюда уехали, это другой вопрос.
Последний, возможно, человек, кто чего-то ещё хотел и бился, но сейчас сказал: да пошли все в баню, – это человек, который строил скейт-парк у «Олимпийца». Его сейчас кто-то спрашивал вообще? С ним советовался? Ему не отвечают на сообщения. Это беда.
— Не отвечают на сообщения по поводу скейт-парка у «Олимпийца»?
— Да, по всем поводам. Понимаете, когда доходит до освоения, происходят интересные вещи. Хотя, насколько я понимаю, он те скейт-парки предлагал построить в разы дешевле. А потом ещё там была рампа, которая нужна для олимпийского вида спорта на велосипедах – именно поэтому там ребята ездили. А вот эти бетонные штуки – это для подростков, для детей, которые просто катаются там на роликах. Никакого отношения к спорту это не имеет. Нет, это тоже должно быть. Но это же разные вещи. Вопрос диалога. Почему его нет? Вот ключевой вопрос.
— Ну, исходя из того, что вы сегодня говорили, диалога нет не только с молодёжью, но и в целом с горожанами.
— Горожане, в отличие от молодёжи, открывают рот, потому что это затрагивает их насущные потребности – по пирамидке это пониже. Например, для детей же много чего делается, но в том числе потому, что есть родители, а любая мама же глотку порвёт, если чего-то для ребёнка не будет. Я немножко утрирую, но смысл понятен. А в молодёжной политике, я повторюсь, люди просто отходят в сторону, они ничего не требуют. Вот один ненормальный сидит перед вами, и всё. И то уже не молодой. Просто потому что для меня это прожитая жизнь, и я болею за это, потому что много чего сделано, и я не хочу смотреть на это как на утраченное.
— Вы работали в несколько заходов в федеральном вузе. Как считаете, на каком уровне у нас качество образования в целом? И оправдывает ли ДВФУ статус федерального университета?
— Конечно, оправдывает. То, что появились вопросы к образованию, это я сейчас транслирую, что мне говорят люди, в том числе и мамы поступающих, – это тоже факт. Есть, конечно, претензии. Я думаю, что они зачастую оправданы. Например, иногда я с удивлением узнаю, что кто-то ходит всего два раза в неделю на занятия. И меня это как-то напрягает. Но это, возможно, моя деформация, потому что я окончил медицинский институт, а это 6 лет в головном уборе, в наглаженном халате с дисциплиной. Поэтому мои друзья из Политеха тогда своими историями меня раздражали.
Я не человек из образования, мне трудно в этом начать ковыряться. Но претензии я слышу, да, это факт. При этом надо себе отдавать отчёт, что ДВФУ до сих пор переживает историю своего объединения, которое очень многим не понравилось. И очень многие из этих людей продолжают работать внутри этого университета.
— Так уже сколько лет прошло?
— Не-не-не, подождите. Люди несут эту родовую травму и будут нести её очень долго и далеко. Они, конечно, не выходят на протесты, но на качестве, возможно, их существования и работы в вузе это сказывается. Я это называю такой лёгкой итальянской забастовкой.
Есть и другие трудности: логистика сложная, на рынке труда по зарплатам университет стал очень сильно проигрывать. Зарплаты, мне кажется, остались такими же, как когда я приходил на работу в университет в 2011 году.
— Такой, возможно, личный вопрос. Есть ли кто-то из людей, для кого вы были старшим товарищем, возможно, учителем, те, кем вы гордитесь, или кто вас, наоборот, разочаровал?
— Ну, немножко, конечно, про учителя сильно, наверное. Но по возрасту уже пора. Есть такая вещь, не знаю, кто сказал: что учитель должен быть благодарен своим ученикам. Вот я, наверное, с годами это понял.
У меня были истории неблагодарности, такой тяжёлой, которую я сильно переживал, долго, я даже об этом в своём спектакле говорил. И раны на сердце, наверное, есть даже до сих пор от такой неблагодарности, когда в человека вкладываешься, а он тебе потом, что называется, на голову ведро… Прямо физически практически. Но она, наверное, одна - такая история.
Я бы не стал сейчас называть какие-то конкретные фамилии, но я горжусь всей своей командой сборной Владивостока. Абсолютно всеми, даже теми, с кем у нас возникло непонимание, с кем мы сейчас не разговариваем. Потому что они все так или иначе состоялись: либо как актёры сериалов, либо как авторы, обладатели «ТЭФИ», либо как крутые продюсеры, менеджеры, сценаристы. Кто угодно - неважно, я их искренне люблю. И очень огорчает, что мы сейчас встречаемся с ними чаще по печальным поводам – мы начали терять ребят, уходят из жизни по разным причинам.
Я искренне горжусь командой, которую мы создавали в начале 2010-х годов, когда у нас был воссоздан департамент по делам молодёжи. К Миклушевскому как к губернатору, наверное, много есть претензий у людей разных, но хочу сказать, что с точки зрения молодёжки, конечно, он 100 очков даст всем вперёд. У него была установка, что край должен проводить федеральные мероприятия каждый год – и с его лёгкой руки, в общем, это во многом в своё время началось. И к нам стали приезжать люди на федеральный проект, и выяснилось, что это работает не в одну сторону. Мне кажется, за счёт этого здесь выросла та самая команда, которая делала мероприятия так круто, как никто другой. Я ими всеми очень горжусь. И всех бесконечно, конечно, люблю.
Меня многие не любят за то, что я говорю правду. Как бы это ни звучало, так уж совсем не скромно, но это так. Я считаю, что одно из главных умений человека, что отличает его от всех остальных существ на этой Земле, – это способность открывать рот и говорить. И ничего другого, по большому счёту, мы с вами в жизни не умеем. И говорить нужно так, чтобы жизнь менялась, а не просто нести какую-то лабуду абсолютно невзрачную. Если мои слова что-то меняют в этом мире, значит, наверное, я не зря живу на этой Земле. И если мои слова кого-то задевают и заставляют что-то менять, раздражают – да, это доставляет мне в жизни неприятности, иногда я из-за этого лишаюсь работы, дохода для семьи, ещё чего-то, но я понимаю, что это меняет мир. И слава тебе господи, если мои слова про молодёжную столицу, про молодёжную политику кого-то задели. Давайте что-то менять в этом городе, давайте слышать друг друга, любить друг друга. Критика – это проявление любви. Не критикуют того, кто абсолютно кому-то равнодушен и безразличен. И если я критикую администрацию города, правительство края, это значит, что я хочу, чтобы было лучше.
Хочется жить в городе, где комфортно. Хочется, чтобы сюда приезжали дорогие тебе люди, и ты им показывал всё и гордился. А не отвечал на вопросы, почему здесь не так и не то. Этот город заслуживает и нашей любви, и нашей работы, и нашего соучастия. Я соучаствую как могу.
— Последний вопрос. Каким будет Владивосток через 25 лет?
— Таким же, как поёт Лагутенко. Собственно говоря, непонятым. Я думаю, он всегда будет загадочным. Наверное, в этом есть какая-то суть этого города у моря.
Он у моря, но выхода к морю у людей нет. Наверное, с этим станет как-то лучше.
Он всегда будет какой-то немножко ненормальный, и в этом прелесть. Мы любим ненормальных.
