Знаменитая Ворошиловская батарея с плановыми стрельбами покончила ещё в девяностых. А боевых здесь и не было никогда. Военные говорят, не было ещё и потому, что все знали, насколько мощное прикрытие у Владивостока. Батарею построили в 1934 году, а в 1997-м расформировали. На следующий год она стала филиалом музея Тихоокеанского флота. Георгий Шабот служил здесь с 1984 года. И сейчас здесь, он сотрудник музея. А батарея жива во многом благодаря ему и его товарищам.
Восьмидесятые
Место для батареи нашли очень красивое – высокий косогор с отличной панорамой, вокруг лес, море, тишина. Место в 1931 году выбирал сам нарком обороны Клим Ворошилов. И береговую башенную батарею № 981 калибром 305 мм назвали в честь него. О том, что она собой представляет, Новости VL.ru подробно рассказывали.
Георгий Шабот много чего знает и кроме официальной истории. Служил здесь, уходил в запас командиром 122-го отдельного башенного артиллерийского дивизиона. Остался, не уехал, создавал с товарищами музей и работает в нём.
Сегодня тоже рабочий день, а вот приходится принимать журналистов. Шабот первым делом говорит, что не любит общаться со СМИ, но как-то быстро об этом забывает. Он хороший рассказчик, да ещё и любит посмеяться. Посетители тут же пристраиваются за компанию.
Остров Русский долго оставался закрытым, эту землю плотно покрывали военные объекты. И Ворошиловка жила далеко не в одиночестве. Остров был стратегически важен. До 95-го года 122-й дивизион, куда входила батарея, оставался в составе 125-го отдельного артиллерийского полка. Ну, а сам дивизион – это три батареи: на Русском, на острове Аскольд и на мысе Гамова. На Аскольде и Гамова пушки стояли поменьше, 180-ки двухорудийные. Все три прикрывали подход к Владивостоку.
Шабот попал сюда на службу в 84-м году. После Черноморского высшего военно-морского училища – распределение на Дальний Восток. Тогда такие «дальневосточники» проходили через Тихас, как его все называли. Сейчас посёлок Тихоокеанский исчез с карт, став частью ЗАТО Фокино. Это было своеобразное сито, распределительный центр. Там сказали: из ваших шести – одного на Русский: «Ну, и мой приятель сказал, вот у Шабота мама родилась на Русском. И всё, так и остался. Только один год, 89-90, в Питер ездил на учёбу. Отучился, вернулся, год побалдел без личного состава, начальником артиллерии полка. И в 91-м принял дивизион. С нашего выпуска пятеро попали в артиллерию. Остальные все ракетчики».
Стрельбы дивизион выполнял каждый год – или по морской, или по наземной цели. Всё – по плану боевой подготовки. Было два полигона. Дальность стрельбы Ворошиловки – 35 км табличных. А по факту…
«Когда левое орудие выводили из ремонта в 85-м году, нужно было жахнуть по полной схеме, – говорит Шабот. – Зарядили усиленным боевым полузарядом, снаряд улетел почти на 41 км. Оператор засёк дистанцию, а высоту всплеска засечь не мог – индикатора не хватило. Вот на земле лежит болванка – это инертный снаряд, без взрывчатки. Используется для выполнения учебных стрельб, падение его хорошо наблюдается. Падая на воду, поднимает всплеск до 75 метров. Корректировщики фиксируют место падения до минуты – когда море спокойно и нет ветра. Пока всплеск встаёт, падает, и такой ещё бурун остаётся хороший. Приятно, стреляешь и видишь, как хорошо работает эта материальная часть. Кричали – это устарело, морально и физически. Один мне говорил. Как может устареть, если материальная часть работает, если нарезы целенькие, хорошенькие, и стреляет как снайперская винтовка?».
Шабот жил с семьёй в двух шагах от Ворошиловки – здесь был военный городок № 16. Посёлок Лесное. Громадная казарма 1907 года постройки. А в Доме офицерского состава – 12 семей. Первый этаж – тоже 1907 года постройки, второй – 32-го, его надстроили, когда батарею разворачивали. Столовая, библиотека, кинозал, актовый зал. Всё теперь в воспоминаниях. Здесь сейчас завод по переработке твёрдых бытовых отходов. Отсюда он хорошо виден.
Здесь будет музей
В девяностые страна резко менялась. Многие оставались не у дел или находили что-то другое. На флоте и в армии было так же, как и везде. Началось реформирование Вооружённых сил. В 95-м году полк развалился. Пришла директива о расформировании. Первым загремел под сокращение Аскольд. За ним, в 96-м, Гамов. А Ворошиловку переподчинили – на базе 40-й дивизии береговой обороны сформировали 192-ю ракетно-артиллерийскую бригаду, это Смоляниново. Давно было, а Шабот, рассказывая, и сейчас мрачнеет. Такие кульбиты – вечная нервотрёпка, неизвестность, потеря людей. И все понимали – лучше не будет:
«Только начали взаимодействие, пришла директива 1 июля 1997 года. 122-й дивизион расформировать, боезапас уничтожить, материальную часть вывести из строя. Снаряды утопили, пороха сожгли, а с материальной частью притормозили. Было три предложения – порезать батарею, закопать – это один из методов хранения матчасти, когда наносится толстый слой консервации и на месте батареи делаются два холмика. Третий вариант – моё предложение сделать музей. Вопросами этими занимался вице-адмирал Александр Конев. Спрашивает – что будем делать? Ну, мой ответ понятен».
Хотите с этим мучаться – мучайтесь сами. Если перевести, хотите музей – никто не будет этим заниматься, кроме вас. Шабот познакомился с начальником музея ТОФ – им был Владимир Чайка. Сели, сделали расчёт-обоснование, отправили в Москву. Ждали год и три месяца, пока ходили документы: «И в это же время ходили документы мои. Когда расформировывали гарнизон, хотели много отсюда повывозить. Пошёл на конфликт, получил плохое увольнение. Личное дело отправили в Севастополь, откуда призывался. Больше года не мог ни паспорт получить, ни пенсию. Писал отзыв, чтобы вернули документы в местный военкомат».
Что до музея, Москва разрешила организовать третий филиал Военно-исторического музея ТОФ. Штат – 15 сотрудников, а должность заведующего называлась тогда старшина. Потому что был старшина подводной лодки С-56, старшина «Красного вымпела», ну, и старшина Ворошиловской батареи. Мичманская должность, пятый разряд. Шабот говорит, пришлось повоевать, чтобы вернуть своего родного старшину, который служил в дивизионе. Тот в это время служил в 51-м учебном отряде.
В запас Шабот уходил подполковником. И уже в запасе, когда возглавлял музей, ему дали полковника. Случай редкий. Тогда готовились встречать министра обороны. Он прибыл в 2015 году, а в 14-м батарею посетил его зам, главный кадровик. Увидел на стенде фотографию молодого подполковника: «Во сколько на пенсию ушёл? – Не я ушёл, меня ушли, в 36». Это было в мае, а в августе Шабота вызвали в штаб флота. Командующий вручил погоны от министра обороны с присвоением звания полковник запаса. Но полковник говорит – тема символическая, ни на что не влияет, в том числе и на пенсию. Основание – все эти годы занимались воспитанием, работали с воинскими частями.
Всё из-за металла
90-е, да и немного позже, получились временем не объявленной войны. Задача Шабота и его товарищей – как угодно, но батарею сохранить, задача противников – как угодно, но на металле заработать. Батарея на Гамова не устояла. Каким-то чудом территорию забрали в аренду и башню порезали на металл, как угрозу для туристов. Из двух установок там осталась одна. Хорошо потрепали Аскольд – цветной металл повыдирали, где только могли. Кабель, трубки. Но две башни как были, так и остались. Досталось и Ворошиловке. В 97-м при расформировании она осталась практически брошена на произвол судьбы:
«Моих подчинённых забрали, хотя я просил оставить взвод охраны. Сказали, ложись в госпиталь, лечи свою язву, всё будет нормально. Пригнали отделение моряков со Смоляниново. Это и была охрана. В итоге первую башню, мою родную, на которой я начинал лейтенантом, вскрыли, вывезли металл. Начальник штаба, Александр Губарев, прибежал в госпиталь – батарею грабят, металл вывозят! Я сорвался сюда. А башни заварены были, все входы. Залезли через центральную силовую станцию. По подземельям поднялись наверх, изнутри башню открыли. И работала здесь целая бригада, мы насчитали восемь человек. Вскрыли боевое отделение, через него металл вытаскивали на улицу. Полтора-два КамАЗа было вывезено. Бросился к особистам за помощью. Те говорят – мы расформированы, ни секретов, ни оружия. Обратился к участковому – тогда ещё не было больших отделений. Тот обалдел, увидев эти пушки циклопических размеров. Вы Министерство обороны? Ну так ищите, это не наша вахта. В итоге металл ушёл. Поснимали на среднем правом орудии практически всё навесное оборудование. Штурвалы, розмахи, всё из бронзы. Трубки высокого давления, силовые кабели – это медь, бронза. Латунь – силовые механизмы. И ведь хорошо знали, что где. Моста ещё не было, вывозили на барже. И вряд ли на металлоприёмку. Скорее всего, куда-то сразу на переработку. Тогда много уходило в Китай».
За батарею взялись при ещё живом дивизионе. В стране правил дикий рынок. Потрошили тогда везде, куда могли дотянуться. На Русском 12 постов соединялись кабелями с командным пунктом на Ворошиловской. Шабот говорит, целыми семейными подрядами копали. Гонял, когда ещё моряки здесь были. Стычек было множество. Оппоненты – наглые, напористые, иногда со связями:
«Мы ещё держались, были в боевом составе. А Аскольд с Гамовым уже всё. Костя прибегает, который сейчас заведующий, он старшиной у меня был: там стволы забирают!
– Как это?
Выхожу – представительный мужичок такой, в троечке, при галстучке. С ним ещё двое, ходят, рулеточками меряют.
– И что мы тут меряем?
– Мы у тебя, командир, забираем эти стволы.
– Кто такие мы? Что значит - забираем?
Фамилии всякие называют. Ну и: «Ты не знаешь, с кем связался». Поговорили, короче. Ушли».
Потом на местном телевидении рассказали: 1 июля 1991 года батарея дала последний залп:
«Приезжаю, у нас большие ворота были с замком амбарным, и опечатано всё. А там стоят уже, готовят турбинку, резать ворота да замки – ты здесь никто, телевидение сказало, нет Ворошиловки. Мы режем первую башню, всё уже поделено.
Местные. На микрогрузовиках, с бензорезами, с турбинками. Пропан, ацетилен, всё загружено, всё готово. Я прорвался сюда, мобилок ещё не было, по телефону вышел на соседей, «Холуай». Хорошо, дружеские отношения были с командирами и замами. Позвонил, Сергей Курочкин был командиром – Серёга, спасайте, батарею резать приехали. Через семь минут прибежала дружная такая группа. Бизнес дикий, но поняли, что не надо сюда соваться. И – год вместе с ними, я сам отсюда не вылезал, и они приезжали, если надо».
Посёлка нет. Но есть батарея
Башни и стволы Ворошиловки выглядят циклопическими. Чувствуешь себя маленьким и уязвимым. На земле лежат ещё и запасные стволы, 51 тонна каждый. А на башне их три. Вес вращающейся части, купола со стволами – 900 тонн. Башни сняты с царского линкора «Полтава». Две – на Ворошиловке, ещё две – в Севастополе. В 21-м году дивизион в Севастополе вывели из боевого состава Черноморского флота. Он тоже стал частью музея, но только музея частного. Шабот сейчас их консультирует.
Что до «Полтавы», в 1911 году на воду одновременно спустили четыре линкора – «Полтава», «Петропавловск», «Гангут», «Севастополь». Все линкоры базировались на Балтике. Это был императорский резерв. «Полтава» горела несколько раз, пережила в 25-м году сильный пожар. Восстанавливать не стали, вывели из боевого состава Балтийского флота. Башни демонтировали и положили в арсенал. В тридцатые на Дальнем Востоке было тревожно. И, ставя батарею, вспомнили про «Полтаву». Строили Ворошиловку военные, зэков здесь не было. 9 ноября 34-го года батарея отстреляла первые зачётные артиллерийские стрельбы. Была включена в состав ТОФ, а 11 ноября пришёл приказ о присвоении батарее имени Ворошилова.
«То есть мы начинаем праздновать 9 ноября, продолжаем 11 ноября, а 19 ноября – День артиллерии, – перечисляет Шабот. – Ноябрь у нас тяжёлый!»
А в следующем году будет ещё тяжелее – батарее стукнет 90 лет.
...Посёлок закрывали, как и батарею. Люди – кто на увольнение, кто на запад, домой. У кого здесь жильё было, оставались. Шабот говорит, ему повезло – полк расформировали в 95-м, а в 94-м году дали двухкомнатную квартиру на Подножье, где паром подходил. Это был центр цивилизации Русского острова. Ну, а посёлок – под снос. Когда ещё оставалась разрисованная военными художниками стена, Шабот просил оставить хотя бы её. Но всё-таки снесли.
С сопки это место как на ладони. Рядом старый технический водоём. Насосы закачивали два 500-кубовых резервуара, на случай необходимости затопления башен – тогда открывают клинкеты, и Ворошиловка уходит под воду.
Здесь очень красиво. Раньше носились олени и косули. Оленей Шабот последний раз видел в 85-м году зимой, когда ходил караул проверить. Три самочки и рогач. А косулю – в прошлом году. Рассказывает, сильно поредело лисье семейство – многие не перенесли ледяной дождь, который запаковал норы. Ну, и мыши – как из-под наста достать? Сейчас восстанавливается популяция потихоньку. Лес рядом, лес вокруг.
День получился людный – много гостей, и много туристов из Китая. Но по словам Георгия Шабота, это ещё мало. Ковид как «зарубил эту тему», так всё не выправятся. А туристы стали сюда ходить с 98-го. Но сначала в оружейное помещение иностранцев не пускали. А кто прорывался втихаря – несколько раз ловили, сдавали особистам.
В башне всё работает. Хотя, конечно, материальная часть выведена из строя, она не боеспособна. Длина стволов почти 16 метров. Стволы нарезные. Чисто, гулко, тихо.
«Вот эта «калитка», когда личный состав прибывает, должна быть закрыта, – рассказывает наш экскурсовод. – Дверь весит 3,5 тонны. Прибежали, броняшку задраили. Тогда меньше уши пробивает. Вот почему у меня ухо перестало слышать? Экспериментальный отстрел, орудие с ремонта выводили. Стрельба без личного состава. Зарядили – и в укрытие. А камикадзе лейтенант Шабот дергаёт за верёвочку. И стрельнул с открытой дверью. А заряд был самый мощный. Был бы полегче – перепонки бы отыграли».
Под каждой из двух башен – три этажа: жилые, технические помещения, склады боезапаса. В подземелье сыро. С сыростью борются как могут. Ходим, рассматриваем стенды, слушаем. Многие материалы – из тех, что Шабот сохранил, разыскал. Стенды сам составлял. Всё с товарищами делали руками. На одном из фото он, невозможно молодой.
Проходим мимо большой старой фотографии на стене – чистка орудия. Артиллеристы – красивые, в шинелях. Снимок примерно 46-го года. Якобы чистят, не удержался Шабот. То есть постановка, не жизнь. Самая «весёлая» процедура после стрельбы – чистка дула. Это тяжёлая физическая работа. Берут самую грязную и позорную робу. 20 человек накручивают 25-метровую штангу. А после одежду обычно выбрасывают.
Наверное, с такими как Шабот, начальству не очень удобно – на всё своё мнение, помалкивать не хотят и вообще не очень дипломатичны. Говорят, что думают, и далеко не всегда это приятные речи. Увидел гюйс на тумбочке среди экспонатов, взялся перекладывать: не так сложен. «Не умеешь, зачем тогда брать… А если взял, сложи аккуратно!» Хотя признаёт – всё равно за всем не уследишь. Вот стоят танки. Территория большая. Да их ещё и рассредоточили:
«Были там панели, лампочки – всё норовят с корнем вытащить. Спрашиваешь – зачем? Тебе эта лампочка, проводок нужны? Вот приехали мама, папа и двое детей. Мать вышла раньше, кричит мужу – и пассатижи не забудь!».
Экскурсанты часто спрашивают Шабота, сколько кораблей утопила батарея: «Нисколько, потому что о ней прекрасно знали соседи. И мощность, и что она может. У нас тут японцы как-то были. Дедушка один отошёл от группы, тычет костылём в карту. Переводчик говорит – показывает, где они в 45-м стояли. Эскадра их подошла, в оптику видели Владик. А командир сказал – там очень мощная береговая оборона. И вот дед решил на неё посмотреть. Японцы знали – кроме нашей, только на острове ещё шесть батарей было. Я уж не говорю про береговой комплекс. Так убедительно всё было – и стрелять не надо».
